Пост о далекой родине

Я тут в последнее время занимаюсь странными делами – смотрю фильмы о войне. О Великой Отечественной. Укладываю в гамак подушки, чтоб шея не затекала, затем укладываюсь сама, укрываю ноги теплым шарфом, чтобы не кусали комары и потому что вечерами вообще-то не так уж и жарко, сверху на всю эту конструкцию устанавливаю ноутбук и запускаю кино. Надо мной по потолку носятся гекконы, охотясь за мошками, в саду шелестят пальмы и, сотрясая землю, глухо падают тяжелые кокосы. Где-то в кустах у дома вдруг зашевелится ночная птица и пропоет что-то космическое. Или пролетит светлячок, вещая что-то зеленым сигналом. Я не могу расшифровать его, потому что так и не выучила азбуку Морзе. Прекрасная вечерняя тропическая атмосфера. А в это время с экрана поют: “С берез неслышен, невесом, слетает желтый лист”. И я вспоминаю, как дедушка учил меня под эту песню танцевать вальс на крошечной кухне, между плитой и столом. На дедушке были рейтузы с растянутыми коленками и шаркающие тапочки.

Я отрываюсь от теплых воспоминаний о дедушке и продолжаю смотреть кино. На экране такие непривычные черно-белые лица. Сейчас люди как-будто совсем другие, у них другая мимика, другие морщины. А там – целое поколение людей с незнакомыми лицами и совсем не барберскими прическами, целое поколение людей, которые умеют так передавать чувства и эмоции, что действительно им веришь. Эти люди произносят тексты, но ощущение, что они обращаются именно ко мне и говорят со мной. Они красивы. В моем детстве не было советских фильмов, многие фильмы я открываю только сейчас и каждый раз удивляюсь, как можно было за несколько десятков лет растерять такое живое актерское мастерство!

Но основная мысль в другом. Я заметила у себя странную реакцию на острую тему “родного дома”, появляющуюся в каждом фильме о войне. Герои часто вспоминают свою родную страну, дом в деревне, черешню и березки, утверждают, что в их родном краю небо гораздо более синее, чем где-либо еще. И вот я не пойму, в чем тут дело, но именно на этой теме предательский ком встает у меня поперек горла и хочется плакать.

Родина. Это слово всегда было для меня непонятным. Ведь родилась я во Владивостоке, но до 12 лет жила во Вьетнаме. Почему-то считать Вьетнам Родиной было как-то неправильно, ведь я училась в русской школе. Мы учились по советской программе, читали стихи про те самые березки, даже не представляя, как они выглядят. Тема березок вообще в моей жизни так и не раскрылась, потому что во Владивостоке они тоже не растут.

С самого детства мне приходилось искать ответ на вопрос: “Что такое родина и где она?”. Помню, приставала к родителям: “Хочу на родину”, чувствуя, что во мне отсутствует важная часть – принадлежность к большому слою людей, у которых есть земля, которую они могут назвать родиной.

Вот уже более десяти лет я сама выбираю, где мне жить. Порой это очень странные места вроде Сайгона с его неистовым мото-трафиком или пыльного Катманду, где гуляя по улицам нужно одновременно смотреть и вниз, и вверх (чтобы ни в яму не упасть, ни в электрическом проводе не запутаться). За эти десять с лишним лет я много раз слышала от разных людей вопросы в стиле:

  • Когда уже остановишься?
  • Может пора где-то осесть?
  • Так и будешь всю жизнь мотаться?

Все эти вопросы настолько же неудобные и неприятные, как и аналогичные про семью и детей. Как будто есть некая ущербность, устраняющаяся сразу же, как только пересекаешь границу с Россией и решаешь больше никогда не покидать эту страну. Конечно, это не обязательно должна быть Россия. Моя мама очень грустила, когда после трех лет жизни в Украине я решила, наконец, оттуда уехать. Или когда я не смогла освоиться в Грузии и вернулась в Таиланд, где теплее и больше платят. Или когда я так и не поняла, как жить в Москве. За последний год уровень моей жизни резко съехал вниз после того, как я решила переехать в Москву. И до сих пор мне приходится восстанавливать то, что я строила долгие годы.

Есть что-то такое осуждающее, когда ты выбираешь приятное место для жизни, а не то, где родился и должен пригодиться, а для этого должен терпеть по-Достоевски. Когда отказываешься терпеть и выбираешь климат и уровень жизни получше, то как-будто предаешь целый народ, всю “Родину” целиком. Когда отказываешься терпеть, то автоматически становишься тунеядцем и прожигателем жизни, ведь терпеть и любить “Родину” – это очень хорошо и правильно.

За десять лет я поняла, что путешествия – это мощный ресурс для саморазвития и познания мира. Но в тоже время я поняла, почему порой свобода проявляется в ограничениях. Когда не ищешь новых ярких впечатлений, когда останавливаешься и замедляешься, открывается много нового и жизнь выстраивается гармоничным образом. Это почти тоже самое, как перестать убегать от отношений и осознанно выбрать одного человека на всю жизнь.

Я пока не могу понять, хотела бы я остановиться где-нибудь или нет. В общем-то я уже давно не путешествую. Мои поездки по миру – это как переход из одной комнаты в другую. Перетащила кровать в другую комнату и теперь сплю там. Пожила полгода в Таиланде, потом в Непале, потом еще где-нибудь. Мне тяжело долго жить в одном месте не потому, что мне нужны новые впечатления, а потому что я скучаю. Так же, как летчик из фильма скучает по родному синему небу над Украиной, я скучаю по некоторым местам на земле.

Вот я лежу на горячих камнях, подо мной широкое море, я в Таиланде. Прикрываю глаза, и вдруг всем телом ощущаю жаркий воздух Катманду, ощущаю запахи благовоний и как будто кто-то прямо в ухо шепчет: “Ом мани педме хум”. А еще вижу синие глаза ступы Боудданатх.

Или как будто я снова гуляю в Гималаях, и сердце радуется, созерцая цветущий рододендрон. Воздух там совсем другой, такого нигде нет, и в этом воздухе совсем по-другому проявляются звуки. Я подымаю голову и провожаю взглядом летящего над горами орла. Внутри звенят колокольчики – это где-то по тропе идут ослики.

А вот я в Сайгоне. Это город, где я росла. Каждый раз проезжая по центру, чувствую запах хлорки, потому что по выходным мы ездили туда в бассейн. Этого запаха нет на самом деле, это лишь след детских воспоминаний. Со всех сторон гудят мотобайки, и надо быть предельно сосредоточенной, чтобы ни в кого не врезаться, но в то же время надо быть достаточно расслабленной, чтобы влиться в поток и быть с этим морем скутеров единым целым. Я люблю Сайгон ранним утром. Примерно с шести до восьми утра. В это время он еще не прогрелся и не загудел. Можно даже разогнаться по почти пустым дорогам (примерно до 40 км/ч) или сидеть на низком стульчике у дороги, есть горячий суп, пить кофе со сгущенкой и смотреть, как просыпается город. Кстати, вьетнамский кофе со сгущенкой можно пить только во Вьетнаме. Сколько не пробовала пить его в других местах – не то.

Что еще? Еще вспоминается родной медленный Лаос, его хрустящие багеты (при том, что я не ем хлеб), запах реки Меконг, ярко-оранжевые рясы монахов и звуки мантр вечерами, расползающиеся по всему городу из храмов, которые там на каждом углу. В Лаосе я люблю медленную себя. Ни в каком другом месте я не замедляюсь так, как в Лаосе. Еще есть озеро Тоба, Бирма и даже немного Индии. Каждое место отражается в сердце, каждое место вызывает множество эмоций и физических ощущений. Каждое место зовет меня, когда я надолго разлучена с ним. Вот уже больше года я не была в Непале, и он мне часто снится. Вот уже больше года я не была во Вьетнаме и не верю, что границы закрыты, и я не могу туда приехать. Я испытываю точно такую же тоску по этим странам, какую испытывает советский летчик, думая о родном доме и о разлуке с ним. Вот почему мне сложно найти свою раз-и-навсегдашнюю Родину и почему так сложно остановиться в одном месте.